Волк

Они шли через лес уже несколько дней, и Алеша стал привыкать к этой жизни.

У него появились любимые ягоды, он научился не морщась есть даже корни. Тяжелее всего было с орехами, которых с трудом приходилось выколупывать из шишек. А ведь это был гвоздь программы, главное блюдо в рационе.

Тяжело было только первые два дня. Сначала он шел притихший и едва мог говорить, а по ночам плакал и трясся. Мама прижимала его к себе так крепко, что, казалось, он мог треснуть. Как стекло.

Потом недовольство потянулось из него одной тягучей нотой, и его самого стало трясти от собственного хныканья.

Мама шла все медленнее, и Алеша постоянно убегал вперед. С того самого дня, когда они выжили, мама хромала. Мальчик заметил еще кое-что: по ночам, когда они лежали близко, он чувствовал — от нее очень плохо пахнет.

Она ругалась, когда он убегал слишком далеко, и он всегда возвращался.

Иногда Алеше казалось, что лес растянулся до бесконечности во все стороны, что нет больше ничего, и не было ни самолета, ни города. Только мягкая земля под ногами, мох, похожий на ковер, листва… разноголосые птицы и много шорохов. Страшных.

Похоже, мама тоже так считала. Ее глаза становились все более мутными, как вода, которую налили в кружку из-под молока. И она смотрела мимо и говорила:

— Твоего деда съел волк, отца съел волк, и нас обоих тоже съест волк.

Но это по вечерам. Когда они собирали себе холодную постель из листвы и веток — и валились на нее без сил. Как-то утром Алеша спросил, правда ли в этом лесу водятся волки — мама растрепала его волосы и сказала: нет, конечно.

А ведь мальчик помнил, когда умер дедушка. Они жили в городе, и там охотились совсем другие хищники, из металла и стекла. Один из таких и боднул его, когда он зазевался на пешеходном переходе, — насмерть. Вот отец ушел в лес и не вернулся — сказал, что в лес, но его не нашли нигде.

В какой-то из дней они вышли к деревне. Показались дома, облепленные со всех сторон деревьями, проросшие травой, покосившиеся, с крышами, кое-где съехавшими набекрень. Как толпа маразматических стариков в нелепо надвинутых панамках.

Мама стала звать людей, скоро ее голос подхватил Алеша.

— Здесь должна быть дорога, хотя бы дорога, в город, — сказала она, когда никто не ответил и ни на одной из дверей они не нашли замка.

Решили переночевать здесь. Алеша чувствовал, как живот крутит, будто он превратился в барабан стиральной машинки, а желудок был пустой наволочкой, в которую набилось белье. Было больно. От мыслей о еде темнело в глазах.

— Я немного полежу, — сказала мама. Алеша посмотрел на нее и поразился, как обвисло ее лицо, как она перестала быть похожа на себя, — будто ее подменили на незнакомую старуху. И постоянно кривила губы. — Дай я обопрусь на тебя. Полежу. А потом поищем еду.

Скоро она легла на скрипучую кровать с пыльным матрасом и уснула, а Алеша свернулся рядом.

Утром мальчика разбудил ее голос. Но он ничего не понимал.

— Волк, — повторяла она. — Волк, волк. Грызет. Острыми зубами. Все тело. Беги, Алеша, беги.

Как он мог бежать и зачем? Он ежился в дальнем углу комнаты, желая пропасть, перестать существовать. Рядом с мамой, которая была не в себе, жить не хотелось — а снаружи был только лес.

Она истекала потом и серела. И пахла все хуже и хуже.

Алеша потерял себя в то же утро. Он много раз говорил, что нужно встать и искать еду, но ему не отвечали. И тогда он просто садился на пол и сидел так часами. Только к вечеру, когда свет в комнатах грозил исчезнуть, стал ходить по дому. Нашел спички, бумагу и скотч.

Ему нужен был тот, с кем можно говорить, нужен был друг, и он скомкал несколько больших листов и склеил их — такой бумажный снеговик, с неглубокой бороздой рта. Только глаза нарисовать нечем.

— Меня зовут Алеша, — сказал он, — а тебя — Бумажный Пророк. Давай дружить.

Еще он черканул несколько спичек, и в темноте комнаты заплясала неверная рыжина и густые тени. Кажется, мама сказала сквозь свое плотное бормотание: «Не играй с огнем».

В тот день мальчик иногда просто плакал от боли в животе и не делал ничего. Ночью, пока он не мог заснуть, он слышал, как в окно скребут. И знал, что это когти волка. Бумажный Пророк соглашался.

— Он идет за ней, — шелестели сухие губы, — и он придет за тобой. Он хозяин этого леса.

Утром мама уже ничего не отвечала. И не шевелилась. Она не могла так — она должна была хотя бы на прощание сказать, что все хорошо, так, как она говорила все эти дни. Поэтому Алеша еще долго спрашивал ее и тряс за плечо. А потом вышел из дома, зажав в руках игрушку. Лес в его глазах затопило. Странно, что не смыло этим потоком.

И только когда все высохло на жгучей, болезненной коже, кукла в его руках зашевелилась, вырываясь, спрыгнула на землю и пошла прочь.

— Идем, — сказал Бумажный Пророк. — Идем за мной. Ты должен взять его хитростью. Первым к нему прийти, понимаешь?

— Я же еще маленький. Он сразу съест меня.

Но Пророк уже бодро шагал прочь, и Алеша ринулся за ним. Его злость кинулась вслед — волк убил всех, кого он любил! Теперь ничего не оставалось. А ведь есть, думал он, такие волчьи ягоды, без которых не может жить ни один волк — что, если съесть все ягоды вокруг? Он не знал, какие они на вид, в этом разбирались только взрослые.

Алеша и Бумажный Пророк шли еще долго, казалось, просто плутали без цели, и мальчик ел все подряд, пихая в рот еще и листву, и траву, и один раз — сосновую хвою. Даже его новый друг попробовал на вкус одну оранжевую ягоду — она растеклась ярким пятном на мятой бумаге.

— Мы уже близко, — сказал он тогда. И через несколько поворотов тропки вспрыгнул на черный пень.

Алеша даже ахнул от его вида. Если здесь когда-то было дерево, оно было огромным. Мальчик мог лечь на пень и занять всего лишь его половину. По темной древесине расползлись трещины, в которые могла бы провалиться целая кошка.

— Садись сюда, — сказал Бумажный Пророк.

«У него не было ног, как он мог дойти сюда, почему он говорит со мной, что происходит?».

Вопросы уже не имели смысла, Алеша жил во сне, но хоть искусал свою руку до кровавых потеков, не стал понимать больше.

— Спички с тобой? — спросил Пророк. Алеша кивнул.

И сел на пень и провалился — в толщу воды, которая тут же всколыхнула на нем футболку и штаны, обняла лицо холодными руками, забила рот и горло.

Когда-то Алеша так захлебнулся, когда папа учил его нырять. Теперь он мог дышать под водой.

Мальчик открыл глаза и увидел, что стоит на дне реки. В подводном лесу. Ветви спускались к самым ногам и щекотали их, а корни уходили далеко вверх, наполовину закрывая дрожащее солнце.

Перевернутые деревья. И волк был здесь, огненно-белое тело светило сквозь листву, черный взгляд пронзал насквозь стволы, разделявшие их с мальчиком. Он скалил зубы. Он был здесь хозяин.

Треск ломающихся деревьев. Взрывы древесины. Это была скорость, с которой можно было долететь до солнца — но и время стало тягучим, как жвачка, и мальчик думал: в чем должна быть его хитрость? И почему этот взгляд был таким знакомым?

Волк был голоден. Всегда. И Алешу разъедал голод. Шкура волка пылала. И…

Спички промокли, коробок сжался до смятой бумажки, но у мальчика были секунды, чтобы сделать одно глупое движение. Он разодрал картон, расползшийся от влаги, нащупал тонкую древесину и взмахнул. Между его пальцев, наперерез волку, вспыхнул огонь.

И когда огненно-белое тело настигло его, их зрачки сошлись в одной точке. Алеша победил.

* * *

Вам, должно быть, интересно: что на самом деле случилось с мальчиком? Может, он помешался и умер, там, на пне, с глупой игрушкой в обнимку? От голода — или отравился? Наверное, это страшная история о тех, кто выжил в авиакатастрофе, но не успел найти людей? Или все-таки он очнулся, его спасли или он дошел до города?

Но это важно нам, а не Алеше. Он стал Хозяином леса. Хозяин леса знает, всегда знает, где бы он ни был и что бы ни случалось — это не конец истории, а ее начало.