Туман
В мире нет очевидного, понял я в тридцать и продал квартиру.
Положил деньги в прозрачный файл, бросил посередине пустой комнаты и вышел на балкон.
Едкий зеленый чай в термосе, сверток на полу, тугой бесформенный рюкзак — и я.
Сел на перила, удивился, как легко держать равновесие, теперь-то. И меня съела разноцветная влажная ночь.
Луна разливалась темной зеленью по небу, двор отвоевывали фонари — осенней рыжиной, в которую провалились подслеповатые пятиэтажки. У железнодорожных путей притаился туман, готовый подступать ближе и ближе. Плавил очертания. Растушевывал свет.
Нельзя смотреть на туман, подумал я. Только сквозь него.
И тогда же спрыгнул на пол, забыл о чае и поспешил к рюкзаку, распаковывать ноутбук.
Если в мире нет очевидного, лучше держаться за воздух.
Дальше было труднее: оказалось, предсказать туман непросто, и сайты прогнозов молчали. Только на следующий день, сидя в кафе, прислонившись к остаткам своих вещей, я навел справки: кому позвонить, сколько заплатить. Вечером сел в поезд, и он повез меня в соседний областной центр.
Когда мы подъезжали, а я едва разлепил сонные веки, понял: работает, не обманули. Двойные очки: я смотрел сквозь стекло с белесыми следами пальцев и сквозь негустую, слабую дымку. Потом — плотнее и плотнее.
Мои маршруты ломались, складывались на карте в мешанину линий — сначала рисовал их, смотрел, думал найти в этом узоре смысл. Потом уже не старался.
Везде туман был особенным. Светился огнями фонарей разных цветов, таил в себе: просторные и узкие дворы, новостройки в двадцать пять этажей и покинутые избы, леса, поля, одинокие деревья, коров, бизнесменов, слепых старух, нелепо раскрашенных школьниц, трехногих собак.
Они все казались другими, когда туман их отпускал. Но что я знал о каждом этом доме или человеке? Через месяц погони я понял, что туман не скрывает, а показывает главную правду: горизонта не существует, вещи размыты, очевидного нет.
Когда в очередном городе ко мне подошел бездомный, я уже нашарил пригоршню монет. Как обычно бывает, он сцепился со мной глазами еще за несколько шагов, я знал заранее — попросит.
— Извините, можно у вас спросить… — начал он, и я выдал ему заготовленные кивки и достал руку из кармана. — Что вы ищете в жизни?
Я смешался. Посмотрел на лицо бездомного и увидел там улыбку такую добрую, какую не видел на лице ни одной возлюбленной. Такую, что крошит все щиты в пыль.
— То, что нельзя найти, — подходящие слова нашлись едва ли через полминуты. — То, что не могу догнать.
— Так, может, и не надо бежать? — с усмешкой спросил он и развел руками, почти театрально — я покрылся мурашками. — Встань и жди, когда оно само тебя догонит.
Туман и так был настолько густым, что в нем будто заваривалась эта улица с толпами людей, гуляющих в воскресный вечер, с песнями уличных музыкантов, перекрикивающих друг друга, с визгливой рекламой на повторе. Звуки глушили спокойствие, которое осело во мне, но я не двигался. Закрыл глаза.
Когда открыл — ровно на том щелчке внутреннего секундомера, где я сбился со счета — все стало серым. Ослепительно-серым, идеально пустым, щемяще никаким.
Осталось ли мое тело? Я уже ничего не видел и только чувствовал, как расщепляюсь на мелкие капли.
Секунда — и через меня побежали прохожие, бродячие собаки, полился струей свет ближайшей витрины.
Очевидное есть. Это туман.
Положил деньги в прозрачный файл, бросил посередине пустой комнаты и вышел на балкон.
Едкий зеленый чай в термосе, сверток на полу, тугой бесформенный рюкзак — и я.
Сел на перила, удивился, как легко держать равновесие, теперь-то. И меня съела разноцветная влажная ночь.
Луна разливалась темной зеленью по небу, двор отвоевывали фонари — осенней рыжиной, в которую провалились подслеповатые пятиэтажки. У железнодорожных путей притаился туман, готовый подступать ближе и ближе. Плавил очертания. Растушевывал свет.
Нельзя смотреть на туман, подумал я. Только сквозь него.
И тогда же спрыгнул на пол, забыл о чае и поспешил к рюкзаку, распаковывать ноутбук.
Если в мире нет очевидного, лучше держаться за воздух.
Дальше было труднее: оказалось, предсказать туман непросто, и сайты прогнозов молчали. Только на следующий день, сидя в кафе, прислонившись к остаткам своих вещей, я навел справки: кому позвонить, сколько заплатить. Вечером сел в поезд, и он повез меня в соседний областной центр.
Когда мы подъезжали, а я едва разлепил сонные веки, понял: работает, не обманули. Двойные очки: я смотрел сквозь стекло с белесыми следами пальцев и сквозь негустую, слабую дымку. Потом — плотнее и плотнее.
Мои маршруты ломались, складывались на карте в мешанину линий — сначала рисовал их, смотрел, думал найти в этом узоре смысл. Потом уже не старался.
Везде туман был особенным. Светился огнями фонарей разных цветов, таил в себе: просторные и узкие дворы, новостройки в двадцать пять этажей и покинутые избы, леса, поля, одинокие деревья, коров, бизнесменов, слепых старух, нелепо раскрашенных школьниц, трехногих собак.
Они все казались другими, когда туман их отпускал. Но что я знал о каждом этом доме или человеке? Через месяц погони я понял, что туман не скрывает, а показывает главную правду: горизонта не существует, вещи размыты, очевидного нет.
Когда в очередном городе ко мне подошел бездомный, я уже нашарил пригоршню монет. Как обычно бывает, он сцепился со мной глазами еще за несколько шагов, я знал заранее — попросит.
— Извините, можно у вас спросить… — начал он, и я выдал ему заготовленные кивки и достал руку из кармана. — Что вы ищете в жизни?
Я смешался. Посмотрел на лицо бездомного и увидел там улыбку такую добрую, какую не видел на лице ни одной возлюбленной. Такую, что крошит все щиты в пыль.
— То, что нельзя найти, — подходящие слова нашлись едва ли через полминуты. — То, что не могу догнать.
— Так, может, и не надо бежать? — с усмешкой спросил он и развел руками, почти театрально — я покрылся мурашками. — Встань и жди, когда оно само тебя догонит.
Туман и так был настолько густым, что в нем будто заваривалась эта улица с толпами людей, гуляющих в воскресный вечер, с песнями уличных музыкантов, перекрикивающих друг друга, с визгливой рекламой на повторе. Звуки глушили спокойствие, которое осело во мне, но я не двигался. Закрыл глаза.
Когда открыл — ровно на том щелчке внутреннего секундомера, где я сбился со счета — все стало серым. Ослепительно-серым, идеально пустым, щемяще никаким.
Осталось ли мое тело? Я уже ничего не видел и только чувствовал, как расщепляюсь на мелкие капли.
Секунда — и через меня побежали прохожие, бродячие собаки, полился струей свет ближайшей витрины.
Очевидное есть. Это туман.