Сказка о жадности

Стояла ночь, чернее вороньего глаза, когда Король призвал меня к себе и сказал: «Иди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Соленый привкус снов еще был на моих губах, тело болело, как большой синяк, а пыль на сапогах помнила десятки дорог. Но я не мог отказать.

Я знал, чего хочет Король. Он просил того же, что и всякий раз — плоти огненной жабы, той плоти, от которой у него теперь тряслись руки, сжалось лицо и высох голос. Всего на день это яство делало его счастливым.

Никто не должен знать о слабости Короля. Придворные были начеку, и мы говорили загадками.

— Я знаю, куда теперь лежит мой путь, — отвечал я. — И он неблизок. Я вернусь в королевство через двадцать одну луну, а если на небе родится двадцать вторая — распорядитесь, о Король, похоронить мой посох вместо меня.

Правитель соглашался со мной, а в уголках губ дрожала ярость. Он приказал казнить слугу, который привел меня — ему показалось, что тот был слишком нерасторопным.

И я ушел, и несколько раз умирал и снова рождался, а возвратился, когда меня начали отпевать. Я заговорил в тронном зале, когда мы с Королем остались одни.

— Ты должен узнать, через что я прошел, о Король.

Он нахмурил брови.

— Ты дерзок, ловчий. Можешь говорить, что хочешь, но сначала отдай мне ЭТО.

— Любая блоха в семи королевствах знает, как ты скор на расправу, правитель, — я продолжал дерзить. — Лучшие умы наших земель не прекращают спор, что милее твоему взору: золото или страдания? Но я принес тебе ценнейшую драгоценность: то, что ведомо всем, но скрывают от тебя. Я заслужил твое время, так послушай меня.

Король скрипнул зубами и махнул рукой. В глазах мелькал огонь. Он давно знал, что на него готовят покушение, — и теперь увидел во мне доносчика.

Я начал говорить.

— Долгие дни и ночи я шел под земляным сводом, который высился так же высоко, как небо. Сверху свисали толстые корни, с которых капала кровь. Я проходил целые поля, изборожденные кровавыми реками — в этих водах плавали тела безногих людей и безголовых коней. Я пробирался через внутренности китов и левиафанов, и вышел в сумерки, которые длились для меня долгие месяцы.

— Говори дальше. Говори то, ради чего начал.

Король кривил губы. Все его лицо исказилось.

— Я и рассказываю тебе об этом, мой Король. Потом ты поймешь, к чему я решил поведать все это.

Маленькая пауза, чтобы набрать воздух в легкие.

— Помню, как стоял на берегу черного моря в ожидании прибоя. Волна катилась издалека, будто с середины пустоши между мной и горизонтом. Она неслась ко мне, и вот уже спустя секунды вода почти лизнула пальцы ног… Как я увидел — это была не вода. Полчища мелких насекомых. Жучки барахтали лапками, муравьи слипались в огромные комья, тараканы перелезали друг через друга в бесконечном водовороте. Я отпрянул и приготовился бежать, но не смог обернуться назад. Путь был только один. И я бросился вперед, в черную гущу, которая тут же залепила мне лицо. Пока я плыл через черное живое море, глотку трижды забивали хитиновые тельца, и я отхаркивал их с кровью.

— Ты ведь принес то, что я жду от тебя?

Король говорил уже громче, хотя его голос срывался на хрип.

— Я принес. Я карабкался для этого по отвесной скале, и меня опалял огонь, который шел с вершины. Одежда сгорела за секунды, кровь закипела в жилах, и кожа стала слезать с меня, как воск. Когда на скелете оставалось лишь жареное, перегоревшее мясо, я понял, что вся моя боль — это морок, и я смогу карабкаться даже тогда, когда истлеют кости. И пламя стало для меня теплым ветром, смягчившим боль, и на теле стала расти новая плоть.

Огненная жаба встретила меня взглядом пары черных глаз.

«Ты знаешь, — сказала она, — знаешь, что твой Король — не лучше паразита, сосущего кровь из людей. Ты готов был умереть за него, но стоит ли твой бог такой жертвы?».

И я задушил эту жабу, но перед смертью она выдала мне главную тайну.

— Так говори! — просипел Король, бледнея. — Говори! Кто предатель? Кто хочет меня убить?

— Ты сам, мой Король, — ответил я, и горло заполнила горечь. — Ты объелся плоти огненной жабы. Ты ушел в мир грез, правитель. Ты даже представил себя мной, идущим за тридевять земель за новой порцией сна. Это ты шел под земляным сводом, это ты плыл в море из насекомых. А сейчас ты стоишь, опершись о трон, и давишься рвотой.

Последние слова я говорил, наполовину задыхаясь, и вот уже на меня навалилась слабость, а горечь хлынула наружу, через рот. Я упал на пол из плитки, и все мысли оборвал хруст черепа.