Парень в спецовке

Мелодия оседлала меня изнутри. Я стал одеждой для этих звуков — для настырной флейты, которая одной и той же фразой проворачивала мысли через мясорубку, а тело подчиняла себе, и руки-ноги дергались будто без причины. Как за обеденным столом, когда опрокинул суп и сказал: «Да нет, всё в порядке, ужалил кто-то».

Жена знала про всю эту неврологию, и про последние результаты тоже. В обед засомневалась, попросила показать.

А вот про странного парня на площадке я не рассказывал. Да у меня самого он затерся в памяти — только теперь, когда трели разламывали башку, я вспомнил этот странный случай двухнедельной давности. Ну, он меня тогда напугал, конечно.

Дочка, Настька, уговорила меня пойти туда снова — «где мелки прямо на дороге валяются, и рисовать можно» — и пока мы пересекали огромный жилой квартал, с автомобилями, которые вальяжно облокачиваются о тротуары, с мамочками, которые готовы таранить прохожих колясками, я постепенно вспомнил все до конца.

Этот тип вылез из канализации, из люка, который торчал прямо у входа в детскую зону. Парень был одет в оранжевую спецовку — рабочий как рабочий, я не обратил особого внимания, увидел краем глаза. Меня больше интересовала лента новостей в телефоне. Даже за дочкой следил рассеянно: большинство детей бесилось на скалолазной доске, горке и качелях, а моя сидела рядом и рисовала зверей на асфальте.

Но вот этот тип сел рядом на лавку и достал из-за пазухи длинный деревянный предмет. Флейту — это я понял через пару секунд, когда он начал играть.

Я покосился. Все-таки диковина: даже просто то, что он играл на улице на таком экзотическом инструменте. Но чтобы еще и рабочий, который только что копался под канализационным люком?

Мелодия была похожа на этническую, вроде «Зеленых рукавов». А парень едва ли смахивал на ассенизатора или водопроводчика: лет двадцать пять на вид, гладко выбрит, острые скулы, черные волосы до плеч, удивительно чистые и расчесанные — будто вовсе парик.

Что дети, что взрослые вокруг полузамерли и по инерции еще продолжали раскачивать качели или скатываться с горок, но всё чаще поглядывали в сторону нашей лавки. Настька так вообще оторвалась от художеств и уставилась во все глаза.

Оживление вернулось только когда парень спрятал флейту. Я сам успокоился и уткнулся обратно в смартфон, пока не услышал шелест над левым плечом — это тип наклонился ко мне и прошептал:

— Ты болен, правда?

Это было уже слишком странно. И две мысли, как бараны, уперлись во мне рогами. Во-первых, откуда он знает, во-вторых — он, конечно, просто городской сумасшедший, или цыган, как, кстати, выглядят мужчины у цыган?

— Вот здесь.

Он ткнул мне в макушку, бесцеремонно и болезненно, а я только качнулся. То, что происходило, было слишком странным.

— Да…

— Так я могу тебя вылечить, — он по-женски лукаво наклонил голову, кривовато улыбнулся и назвал цену. — Моя музыка делает чудеса. Заплатишь, если вылечишься, хорошо?

Смешные деньги! Если врачи не соврали, мне и за бóльшую цену уже ничего не светило. Но я почувствовал себя насекомым под взглядом незнакомца, и мне хотелось бежать.

— Да, да, конечно. Настька! Солнышко! Давай дорисовывай и мы пойдем.

— Ужеее?

Ее глаза быстро наполнялись слезами. А тип в оранжевом вдруг подскочил к дочке.

— Ты тут совсем немного не дорисовала, правда? — спросил он и подхватил желтый мелок с асфальта. — Вот тут волку не хватает побольше зубов… этому крокодилу мы еще нарисуем крылья, а этой свинье дополнительную пару ног, как тебе?

Дочка стала заливаться смехом, пока парень чертил поверх ее каракулей — странно, обычно она никого не подпускала к ним — а я сгреб ее в охапку и потащил домой, стараясь не оглядываться.

Вот прошло две недели. Врачи, которые ставили диагноз, извинились и дали новые результаты, сказали, в прошлый раз просто кто-то перепутал карточки пациентов: редко, очень редко, но бывает.

Мы тащились на площадку, Настька была в новом платье, а я — с дикой мелодией в голове, которая то пряталась, то снова играла в полную силу уже вторые сутки.

На этот раз на месте никого не было, но нас это никогда не смущало. Все игрушки и аттракционы поступали в наше распоряжение.

Дочка кинулась к лошади на пружине, а я выдохнул и уселся на лавке, стал доставать телефон из заплечной сумки. В голове затихло. Из звуков остались только башмачки, лупящие по эмалированному металлу, да спутанные визги Настьки: «Иго-гооо! Тппппру! Нооо!»

Я превратился в вертикаль, которая следовала за скользящей лентой: что у нас еще заблокировали? кого за какие репосты посадили? что с новыми законопроектами? наши на этот раз всех разбомбили или теперь бомбят наших?

Одна новость меня особенно встревожила, я прочитал пару десятков материалов, включая отзывы экспертов, и даже полез в иностранные СМИ, что со мной никогда не бывало. Страница как раз грузилась, когда…

— Ты обещал плату, — сказал парень в спецовке. Он стоял прямо передо мной, а я даже не заметил, как он подошел.

Изнеженное лицо, все такое же безразличное и жеманное одновременно, с улыбкой и равнодушным взглядом. Черные волосы. Пальцы сжимают флейту.

Что он мошенник, я понял уже тогда, но сейчас расшифровал еще кое-что — по тому взгляду, который он бросил на мою дочь, по тому, как его губы раздвинулись, как слегка высунулся язык. Блеск его глаз заставил меня вскочить.

— Да ты псих гребаный! Ты что вообще делаешь на детской площадке?

Парень в спецовке рассыпчато захихикал.

— Я плату жду, — ответил и посмотрел уже прямо на меня. — Деньги. Ты мне должен.

И жадно зыркнул в сторону Настьки. Я сам посмотрел: она радостно улыбалась и показывала на рисунки — странно, не стерлись с прошлого раза.

Он ей подмигнул.

— Пошел на хрен, ублюдок!

Я толкнул его в грудь. Неплохо толкнул. Он на несколько метров подался назад, зашатался и упал бы, если бы не столб. Парень оказался не тяжелее подростка. Маньяки и извращенцы вообще редко отличаются силой, подумал я, но решил, что без заявления в полицию я дело не оставлю.

— Пойдем, — сказал я Настьке и схватил ее за руку, но она не двигалась с места. Завороженно смотрела на парня, который приложил флейту к губам и начал играть.

Я вскипел. Засучил рукава и двинулся к этой сволочи — он стал повторять ту фразу, что так безумно заела в моей голове эти дни. Занес кулак… и осекся. Сзади меня раздался треск.

Не знаю, стоит ли рассказывать, что я увидел потом. Я повторял уже много раз, так, что сам перестал в это верить. И я знаю, почему не верит никто.

Рядом с Настькой стояли трое: волк, крокодил и свинья. Вытянутые в длину, лупоглазые, бело-желтые, нарисованные заново, теперь уже в воздухе. Они двигались, моргали и обнюхивали девочку, которая стояла столбом с застывшей на лице улыбкой.

Рывок — и волк взял ее тело в зубы, посадил на спину крокодилу, они промчались вчетвером мимо меня, схватив по дороге и парня в спецовке, пронеслись дальше… и ухнули в канализационный колодец. Даже крышка, лежавшая рядом, не колыхнулась.