Крот Некрот
Крот Некрот идет через земли мертвых, Крот Некрот собирает камни. Темными тропами идет, чернее черных, влажную почву загребая назад. В его лапах шуршат скорлупки, и он прячет их в рот.
Глыбы каменного мусора над головой. Они называют их домами, дорогами, больницами, школами. Крот Некрот называет их головной болью. Кости черепа зудят и вибрируют, когда он пробирается под этим тяжелым панцирем.
Новые толчки — значит, поезд проехал в тоннеле рядом, в нескольких километрах, и Крот торопится, потому что отстал от времени.
Метро. Их там сразу трое.
Первая — девочка, которая дает жизнь неживому. Шьет новых зверей из рваных игрушек и кусков ткани. Ставит их на полку над кроватью, а те жмутся гурьбой друг к другу и молчат — до ночи, когда можно будет перешептываться и тихо, почти про себя, смеяться. Среди них есть сова с головой осьминога и шестиногий пес.
Крот Некрот сам беззвучно посмеивается, вспоминая этих животных.
Второй — мальчик, который приручает звуки. Он знает, как можно с головой уйти в гудок паровоза или шум прибоя, какие на ощупь их обертоны, он разрезает городские шумы на ноты и готовит из них музыку. Хотя он не любит мелодии, и тем более современные: он любит звук.
Крот Некрот сам гудит в такт, когда слышит его мысли.
Третий — мальчик, который похож на волшебника. Он не волшебник, конечно. Просто вокруг него слишком много совпадений: они ложатся ступенями перед ним, и он идет, не разбирая пути — слишком занят тем, что впереди. Это замечают другие. То скажет кому-то слова, случайно, вскользь, но удивительно кстати, то окажется в нужное время в нужном месте.
Крот Некрот качает головой. Он видит то, что происходит.
Мальчик, похожий на волшебника, сидит напротив девочки, которая дает жизнь неживому. Он ерошит светлые, коротко стриженные волосы, пытаясь смахнуть с себя дрожь, смотрит в сторону, смотрит на нее — и пытается поймать взгляд из-под рыжего кудрявого огня. Она улыбается, не в телефон и не своим мыслям, а просто — будто свет проходит изнутри через ее лицо.
Он к ней не подойдет. Только выйдет на той же станции, пройдет пару кварталов, плюнет и развернется. Что ж он как маньяк?
Тени от фонарей станут гуще.
Она не заметит его, и даже — поначалу — толпу парней, которая встретит ее за углом. Кроваво изобьют, вымажут ею асфальт, задерут юбку, но ничего не успеют: испугаются женщины с овчаркой.
Девочка, дающая жизнь неживому, зайдет в квартиру на дрожащих ногах и с распухшим лицом. На следующий день она выбросит игрушки.
Мальчик, который похож на волшебника, отправится домой пешком, через дворы и шумные проспекты, зайдет в продуктовый и купит сигареты — в тот вечер начнет курить. Затягиваясь пятой сигаретой за час, он проклянет свою сумбурную жизнь.
Через час встретит мальчика, который приручает звуки. Тот замнется, но попросит у него зажигалку, и он ответит: «Иди нахуй».
Мальчик, приручающий звуки, пройдет мимо, в арку. И попадет будто в новый город — из какофонии, диссонансов, шумов, которые сдавливают голову изнутри. Мозги покажутся ему дрожжами, от которых пухнет череп.
Он поспешит домой, забудется тишиной и крепким сном без сновидений.
Через полгода все трое, в один день, в разных частях города покончат с собой.
***
Крот Некрот качает головой, хотя знает все наперед. Птичья почта последние годы носила ему лишь окровавленные конверты с пустотой внутри.
Он подберет еще три скорлупки. Теперь нужно ждать — и идти медленно-медленно, чтобы соки текли в нем так неспешно, как жизнь в теле многовекового дуба. Так медленно, чтобы дни неслись быстрее шальной мухи.
Он выйдет на поверхность. Мы сказали бы — «потеряв счет времени», только Крот Некрот никогда не считал время.
Земля мертвых останется позади, и перед ним расстелется степь. Крот Некрот разомнет тело, Крот Некрот начнет искать место. Много шагов по нежной земле, на которой не останется следов: она вернет ему следы.
Крот остановится и сядет. Настанет время разбивать скорлупки камнями — и из треснутых оболочек в землю польются жидкие семена. Бережно, осторожно он будет ломать скорлупу. Несколько дней и ночей. Неспешно и в нужном порядке.
Когда он закончит, вверх потечет огонь.
***
Все вдруг пошли туда, на пустошь, — как облака, гонимые ветром. Сегодня Праздник, можно не спать всю ночь: а уж что ночь нашепчет на ухо, то и делай, сегодня вреда не будет.
Даже свечей не брали: смеялись, когда лес подставлял ветку или царапал кожу (куда девалась боль?), падали и хохотали. Обнимались и звонко целовали щеки, если натыкались друг на друга. Пели песни: с одного края людского моря они перекатывались на другой.
Кто-то оставался. Садились на траву в круг, взявшись за руки, — такая была ночь, можно было смотреть вместе один сон, и то не смыкая глаз.
Другие шли дальше, за край леса. Туда, где проглядывало рыжее зарево.
— Кажется, как будто я вас знаю не ночь, — говорила одна девушка своим новым друзьям, — а намного, намного дольше.
Парни усмехались. Тот, что с морщинами у уголков глаз и с седыми волосами — он сказал им, что с такими родился — прикрывал глаза. Будто думал или вспоминал что-то.
Другой вслушивался в голоса птиц, редкие в эту ночь и такие красивые. Складывал из них новую песню. Его так и звали — «Поющий с птицами».
Из леса они вышли держась друг за друга, и только сбавили шаг, идя к обрыву. От того, что происходило на пустоши. Молчаливо переглядывались и просто шли дальше.
За ночь в степи вырос огненный лес. Языки пламени взлетали вверх из самой земли, раскидывали ветки, колыхались под ветром… нет, казалось, что это они разгоняют ветер.
Лес из живого огня. Пламя чертило в ночном воздухе картину — и каждое мгновение она была новой.
Все вокруг молчали и смотрели. Казалось, был слышен только треск огненных языков, которые лизали воздух.
Трое подошли к обрыву и сели на него, свесив ноги. В глазах каждого из них огненный лес был своим: в черных, серых и зеленых глазах он отражался по-своему. Трое прижались друг к другу, но все были зачарованы зрелищем.
Так и просидели — долгие часы, пока ночь не стала клониться к рассвету. И тогда, к самому его началу, заметили, как рядом мелькнула чья-то фигура, поросшая шерстью.
Первой его увидела девушка. Косматый черный зверь, ростом с высокого человека, длинным носом и огромными лапищами. Почему-то она даже не вздрогнула, заметив это чудовище — и даже тогда, когда разглядела, что половина его тела лишена плоти. Торчали только голые кости.
Крот Некрот сел рядом, на край обрыва, и сложил лапы на груди.
— Как красиво, — сказал он.
Глыбы каменного мусора над головой. Они называют их домами, дорогами, больницами, школами. Крот Некрот называет их головной болью. Кости черепа зудят и вибрируют, когда он пробирается под этим тяжелым панцирем.
Новые толчки — значит, поезд проехал в тоннеле рядом, в нескольких километрах, и Крот торопится, потому что отстал от времени.
Метро. Их там сразу трое.
Первая — девочка, которая дает жизнь неживому. Шьет новых зверей из рваных игрушек и кусков ткани. Ставит их на полку над кроватью, а те жмутся гурьбой друг к другу и молчат — до ночи, когда можно будет перешептываться и тихо, почти про себя, смеяться. Среди них есть сова с головой осьминога и шестиногий пес.
Крот Некрот сам беззвучно посмеивается, вспоминая этих животных.
Второй — мальчик, который приручает звуки. Он знает, как можно с головой уйти в гудок паровоза или шум прибоя, какие на ощупь их обертоны, он разрезает городские шумы на ноты и готовит из них музыку. Хотя он не любит мелодии, и тем более современные: он любит звук.
Крот Некрот сам гудит в такт, когда слышит его мысли.
Третий — мальчик, который похож на волшебника. Он не волшебник, конечно. Просто вокруг него слишком много совпадений: они ложатся ступенями перед ним, и он идет, не разбирая пути — слишком занят тем, что впереди. Это замечают другие. То скажет кому-то слова, случайно, вскользь, но удивительно кстати, то окажется в нужное время в нужном месте.
Крот Некрот качает головой. Он видит то, что происходит.
Мальчик, похожий на волшебника, сидит напротив девочки, которая дает жизнь неживому. Он ерошит светлые, коротко стриженные волосы, пытаясь смахнуть с себя дрожь, смотрит в сторону, смотрит на нее — и пытается поймать взгляд из-под рыжего кудрявого огня. Она улыбается, не в телефон и не своим мыслям, а просто — будто свет проходит изнутри через ее лицо.
Он к ней не подойдет. Только выйдет на той же станции, пройдет пару кварталов, плюнет и развернется. Что ж он как маньяк?
Тени от фонарей станут гуще.
Она не заметит его, и даже — поначалу — толпу парней, которая встретит ее за углом. Кроваво изобьют, вымажут ею асфальт, задерут юбку, но ничего не успеют: испугаются женщины с овчаркой.
Девочка, дающая жизнь неживому, зайдет в квартиру на дрожащих ногах и с распухшим лицом. На следующий день она выбросит игрушки.
Мальчик, который похож на волшебника, отправится домой пешком, через дворы и шумные проспекты, зайдет в продуктовый и купит сигареты — в тот вечер начнет курить. Затягиваясь пятой сигаретой за час, он проклянет свою сумбурную жизнь.
Через час встретит мальчика, который приручает звуки. Тот замнется, но попросит у него зажигалку, и он ответит: «Иди нахуй».
Мальчик, приручающий звуки, пройдет мимо, в арку. И попадет будто в новый город — из какофонии, диссонансов, шумов, которые сдавливают голову изнутри. Мозги покажутся ему дрожжами, от которых пухнет череп.
Он поспешит домой, забудется тишиной и крепким сном без сновидений.
Через полгода все трое, в один день, в разных частях города покончат с собой.
***
Крот Некрот качает головой, хотя знает все наперед. Птичья почта последние годы носила ему лишь окровавленные конверты с пустотой внутри.
Он подберет еще три скорлупки. Теперь нужно ждать — и идти медленно-медленно, чтобы соки текли в нем так неспешно, как жизнь в теле многовекового дуба. Так медленно, чтобы дни неслись быстрее шальной мухи.
Он выйдет на поверхность. Мы сказали бы — «потеряв счет времени», только Крот Некрот никогда не считал время.
Земля мертвых останется позади, и перед ним расстелется степь. Крот Некрот разомнет тело, Крот Некрот начнет искать место. Много шагов по нежной земле, на которой не останется следов: она вернет ему следы.
Крот остановится и сядет. Настанет время разбивать скорлупки камнями — и из треснутых оболочек в землю польются жидкие семена. Бережно, осторожно он будет ломать скорлупу. Несколько дней и ночей. Неспешно и в нужном порядке.
Когда он закончит, вверх потечет огонь.
***
Все вдруг пошли туда, на пустошь, — как облака, гонимые ветром. Сегодня Праздник, можно не спать всю ночь: а уж что ночь нашепчет на ухо, то и делай, сегодня вреда не будет.
Даже свечей не брали: смеялись, когда лес подставлял ветку или царапал кожу (куда девалась боль?), падали и хохотали. Обнимались и звонко целовали щеки, если натыкались друг на друга. Пели песни: с одного края людского моря они перекатывались на другой.
Кто-то оставался. Садились на траву в круг, взявшись за руки, — такая была ночь, можно было смотреть вместе один сон, и то не смыкая глаз.
Другие шли дальше, за край леса. Туда, где проглядывало рыжее зарево.
— Кажется, как будто я вас знаю не ночь, — говорила одна девушка своим новым друзьям, — а намного, намного дольше.
Парни усмехались. Тот, что с морщинами у уголков глаз и с седыми волосами — он сказал им, что с такими родился — прикрывал глаза. Будто думал или вспоминал что-то.
Другой вслушивался в голоса птиц, редкие в эту ночь и такие красивые. Складывал из них новую песню. Его так и звали — «Поющий с птицами».
Из леса они вышли держась друг за друга, и только сбавили шаг, идя к обрыву. От того, что происходило на пустоши. Молчаливо переглядывались и просто шли дальше.
За ночь в степи вырос огненный лес. Языки пламени взлетали вверх из самой земли, раскидывали ветки, колыхались под ветром… нет, казалось, что это они разгоняют ветер.
Лес из живого огня. Пламя чертило в ночном воздухе картину — и каждое мгновение она была новой.
Все вокруг молчали и смотрели. Казалось, был слышен только треск огненных языков, которые лизали воздух.
Трое подошли к обрыву и сели на него, свесив ноги. В глазах каждого из них огненный лес был своим: в черных, серых и зеленых глазах он отражался по-своему. Трое прижались друг к другу, но все были зачарованы зрелищем.
Так и просидели — долгие часы, пока ночь не стала клониться к рассвету. И тогда, к самому его началу, заметили, как рядом мелькнула чья-то фигура, поросшая шерстью.
Первой его увидела девушка. Косматый черный зверь, ростом с высокого человека, длинным носом и огромными лапищами. Почему-то она даже не вздрогнула, заметив это чудовище — и даже тогда, когда разглядела, что половина его тела лишена плоти. Торчали только голые кости.
Крот Некрот сел рядом, на край обрыва, и сложил лапы на груди.
— Как красиво, — сказал он.