Hommage à Satie

Утреннее солнце, сладкий воздух — хочешь лизнуть его, как леденец. Травяной, цветочно-медовый, свежий. Портит только мошкара, лезущая в ноздри и рот. Мокнут ботинки, пьющие росу. Зелень у рельсов примята.

Станция высится насыпью и щербатым бетоном. Ты здесь одна. Только нервный голубь мерит платформу шагами. Твой свист фальшивит на высоких нотах, и ты не замечаешь. В мыслях ты далеко. Сладкий воздух сочится из открытого окна кофейни, и напротив юноша в темном свитере, в круглых очках, с зелеными внимательными глазами. И ты кладешь его письма на стол и говоришь: «Они со мной, всегда со мной». Он улыбается, и вы пьете кофе из одной чашки.

Ты спотыкаешься о платформу, и летящий портфель пугает голубя. Ладони жжет. Ты собираешь тугие конверты, рассыпанные вокруг. А поезд уже гулко стрекочет, все громче. Гул нарастает, а ты сидишь на корточках и лижешь ладони, как зверек. Еще минута, еще пять ступенек, еще три ряда забитых сидений. Ты вдруг устаешь. Ожидание наполняет тебя и вытекает наружу, в вагон, темной липкой водой, в которой так приятно заснуть. И ты засыпаешь.

А следующим утром — то же. Желтое солнце. Травы и цветы, сластящие воздух. Мошкара, лезущая в легкие. Тряпичные ботинки насквозь мокрые.

Бетон. И голубь как часовой. Свист срывается на верхах, ты думаешь — когда это было? Мне это снилось? Оглядываешь себя, смотришься в зеркало — и остаешься довольной. Короткие джинсы, оранжевая обувь, ярко-красные губы на бледном лице. Думаешь: понравлюсь ли ему?

Вы пьете кофе из одной чашки. Мир опрокидывается, и портфель летит снарядом в голубя. Ладони расцарапаны. Конверты собираются в стопку между пыльных пальцев, и ты смотришь на птицу, летящую так, будто она застыла в воздухе. Отряхиваешь и облизываешь руки, пока от стука колес не закладывает уши.

Ноги тяжелеют, пока ты взбираешься по ступенькам. К третьему ряду сидений они похожи на гири, и ты садишься — вколачиваешь себя в искусственную кожу лавки. Поезд едет туго, да и едет ли? И слова пассажиров похожи на камни, они скатываются в тебя, теснятся вокруг тебя, заваливают с головой — и ты засыпаешь.

И просыпаешься в солнечное утро. Воздух течет в тебя сладкой то травяной, то цветочной патокой. Ты останавливаешься. Мошкара замирает рваной тучкой перед лицом.

Голубь стоит на платформе, пока еще далекой.

И ты понимаешь, что тоже застыла в воздухе этого утра. Что уже никогда не доедешь, что юноша с зелеными внимательными глазами не встретит на перроне, не поведет в кофейню, ты ему не покажешь письма. И ты можешь развернуться и уйти, к родителям, к липовому чаю, к постели в цветочек. Сейчас — встать спиной к платформе и зашагать, как на дуэли, но никогда уже больше не обернувшись.

Ты стоишь и думаешь, минуту или больше, срываешься и бежишь. И снова — ожог, снова — разлетаются бумаги, снова — взмывает голубь, гудит, приближаясь, поезд.