Безымянный город. Я море, и ты море
— И где ты пропадала, идиотка?! — рев отца почти разорвал барабанные перепонки. Альбина зажала уши ладонями.
— Я тебе говорил не уходить далеко!
Огромный кулак с разбитыми в кровь костяшками оказался у носа девочки, и оттопырившийся указательный палец почти уткнулся ей в переносицу. От грубой кожи пахло чесноком.
Когда отец впервые так закричал на Альбину, она подумала, что в его груди завелось чудовище. И это оно ее ругает, а не папа. Но потом это повторилось, а потом — еще раз.
Мама тоже сказала, что это виновато чудовище, а потом расплакалась. Но ничего не объяснила.
— Негодяйка!
Он притянул девочку за рукав рубашки, и Альбина вскрикнула и чуть не упала, но удержалась. Хотя плитка была очень скользкой.
Просто она впервые очутилась в таком магазине, где, казалось, есть все на свете. Много скучных вещей для взрослых и настоящая сокровищница игрушек и книг. Вот она и отошла от папы, увидев деревянный корабль-конструктор. И, кстати, сказала об этом — просто отец куда-то несся и, наверное, не услышал. Потом еще солдатики и настоящий набор инструментов — почти как у взрослых. «А с их помощью можно построить плот?» — спросила тогда Альбина у девушки-продавца. Та рассмеялась. «Наверное, игрушечный можно», — ответила она.
— Пора тебе отвыкать от этих детских штук, вон уже какая выросла, — сказал отец уже чуть тише, а потом снова повысил голос. — Где, черт подери, твой леденец?
Альбина чувствовала, что начинает дрожать. Так бывало и раньше. Тело трясется, и ничего с этим не сделаешь, как ни пытайся.
— Пропал, — таким же дрожащим голосом сказала она.
— Опять ты теряешь вещи! — толчок в плечо оттолкнул ее на полшага. — Все теряешь, сама теряешься! В кого ты такая бестолковая?
Его ноздри шумно вбирали и выпускали воздух. Наконец он закрыл глаза, сжал кулаки и постоял несколько секунд неподвижно. Альбина испугалась, что ее ударят — хотя такого никогда не случалось.
— Пошли, — он аккуратно взял ее под локоток. — Пошли, моя девочка. Не делай так больше.
Так всегда и случалось. Через пять минут они шли по улице, и отец посасывал бутылку с пивом, а Альбина пыталась вспомнить, где она оставила леденец. Наверное, там же, у корабля. Нет, она не расстроилась: ей не нравилось сладкое. Только кто ее об этом спрашивал?
Город казался старшим братом того, откуда они приехали. Все такое же, только больше. Автомобили, дома. Разве что люди оставались прежними, но по сравнению с гигантскими домами — в двенадцать этажей! — и на фоне гигантских витрин выглядели лилипутами.
— Дойдем до того долбаного перекрестка, чтобы подождать твою долбаную маму из долбаного шмоточного магазина, — тихо сказал отец, мотнув головой.
Пройти один квартал — в их городе это было легко, а здесь тащиться нужно было долго: казалось, не меньше часа. И они шли, и шли, и шли, и Альбине уже казалось, что они плывут. Шум машин, громкий, мешающий даже думать, стал вдруг похожим на шум моря. Альбина слышала его раньше — в ракушке.
Теперь она вспомнила сон, который приснился ей прошлой ночью. Он был особенным. Девочка даже не рассказала его маме — а ведь это было ее личным правилом, делиться тем, что увидела ночью.
Ей снилось, что она — необъятный и спокойный морской простор. Ее тело превратилось на эти минуты в километры воды, и ей казалось, что она чувствует в себе каждую каплю и песчинку на дне, всех подводных животных. Выпирающие из нее рифы то щекотали ее, то казались неудобными — как камешек, попавший в ботинок. Все ощущения были и знакомыми, и нет: ей даже почудилось, что она дышит, но на самом деле это были приливы и отливы.
Самое главное случилось, когда она поняла, что через нее идут корабли. Тяжесть судов, разрезающих поверхность, — это было грубой и приятной лаской, словно ей положили большую руку на спину и гладили, одновременно шепча добрые слова: так она слышала гудки пароходов.
Сотни кораблей неслись по ней кто на парусах, кто на веслах. Удовольствие все росло и росло, она чувствовала его каждой волной, подымавшейся от ветра. И наконец — ее выплеснуло из всех краев, она вышла из берегов. И проснулась.
Альбина вспоминала это и поняла, что все вокруг затихло, будто она и в реальности погрузилась на дно моря. Стало прохладнее, и девочка почувствовала, что замерзает в легком платье. Люди, проходившие мимо, разговаривали, но рты их открывались беззвучно, как у рыб, пытающихся дышать на суше. А что это проплыло сейчас, мимо дамы в черных очках и парня с дырками в ушах? Полупрозрачное розовое тельце и будто копна растрепанных седых волос… Медуза?
— Ну что ты встала теперь?
Отец дернул ее за рукав и подволок к себе.
И тогда все сразу вернулось: рев моторов, голоса людей, даже, сквозь весь этот гул, звуки собственных кедов, наступающих на асфальт.
Она не ответила и, погрузившись в мысли, пошла дальше. Перед ними как из ниоткуда, посреди пешеходной стороны дороги, выросла арка из камней. Но девочка почти не заметила ее, пройдя прямо под покосившимся сводом.
— Я море, и ты море, — шепнула девочка как можно тише.
— Иди, иди, — ворчал отец, не услышав ее. — Черт, как я устал. Скорее бы отсюда уехать.
Они оказались в этом городе случайно, проездом. Отец вез их на машине к бабушке — двое суток пути — и думал, что придется ночевать в открытом поле. Но ближе к вечеру они обнаружили, что прямо по курсу — окраина провинциального, но немаленького городка, который почему-то не отмечен на дорожной карте. От мягких гостиничных матрасов отказываться было глупо, а на следующий день мама Альбины заявила, что ей нужны новые туфли: нынешние разошлись в первый же час поездки.
Они рано проснулись, собрались и отправились в три магазина по очереди, чтобы быстро купить обувь маме и поехать дальше. Но, перемеряв с десяток пар, она сказала, что ей ничего не нравится. Тогда папа разозлился и утащил с собой Альбину, сказав, где они встретятся через час.
Девочка боялась спросить о времени. Не опаздывают ли они? Отец шел медленно и теперь еще отпустил Альбину, доставая освободившейся рукой сигареты.
— Идем сюда, срежем, — рявкнул он. Слева вдруг раскрылась узкая улочка, с редким рядом дверей справа и глухой бетонной слева, с будто вросшими в нее фонарями. Сначала отец, а потом и девочка окунулись в прохладную тень.
Альбина все думала о море. Какая, интересно, эта соленая вода на вкус? Говорят, что ее нельзя пить, но она бы все-таки попробовала. Например, соленая еда ей нравилась больше всего: огурцы из бабушкиных консерваций и рассол из-под них, селедка из круглых контейнеров, чипсы и орешки. Когда мама, кормя Альбину, выходила с кухни, девочка бесшумно лезла в солонку.
Родителей это беспокоило, но не очень: они просто иногда запрещали ей съедать больше десятка соленых помидоров, а чипсы покупали ей разве что по праздникам. Зато, скрепя сердце, однажды заварили чай «по-бурятски». Просто, наверное, проверить предел ее ненормальности: добавили в обычный черный «Ахмад» растопленное масло и соль. И только вздохнули, когда она выпучила глаза от удовольствия.
— А соленые конфеты бывают? — спросила она тогда.
Теперь, когда в памяти Альбины всплыл этот случай, она рассмеялась: ей казалось, что та маленькая девочка, которой она была пару лет назад, была совсем еще глупой.
Рассмеялась и осеклась, потому что вспомнила, что рядом отец. А потом огляделась и поняла, что не видит его. Ни сзади, ни спереди — а ведь они уже успели забраться далеко вглубь, и впереди еще тянулись сотни метров узкой дороги. Только сейчас девочка поняла, как странно выглядит эта улочка, скорее — расщелина в каменной толще: двум людям, чтобы разойтись, пришлось бы прижаться к стенам. Лишь через далекие узкие пролеты между двумя домами проникал скудный солнечный свет.
— Уж потерялась так потерялась, — упавшим голосом сказала Альбина.
Как у нее всегда получалось вытворять такие фокусы? Она не знала. Но сейчас превзошла саму себя: заблудиться там, где вообще не было ни одного поворота… Только двери.
Альбина обернулась. Рядом с тем местом, где она поняла, что папа исчез, была дверь. Вернулась, чтобы дернуть за ручку, но та не поддалась.
Сердце подскочило. Девочка поняла, что сейчас может только кричать и бежать, как можно быстрее, и больше она ни на что не способна, даже думать.
— Папа, папа! — звала Альбина, рванув к улице, откуда они пришли.
Воздух свистел у нее в ушах, и она неслась так, как никогда раньше: казалось, что может с такой скоростью пробежать целый квартал за пару секунд. Она зажмурила глаза и чувствовала только, как кеды пружинят от асфальта, а горло дерет от громкого крика. Но прошло время, и легкие стало жечь. Она открыла глаза, замедляясь: ничего не поменялось, просвет будто и не стал ближе.
Девочка встала, пытаясь отдышаться, и наклонилась. И увидела взрыв ярко-оранжевого цвета: ее джинсы, блузка и обувь стали апельсиновыми. Даже… даже пряди свесившихся волос были рыжими!
— Ну что за глупости! — сказала Альбина, и подкатившая вдруг влага брызнула из глаз. Так и стояла она, еще продолжая задыхаться от неудачной пробежки и растирая по лицу слезы.
«Я и правда никчемная», — подумала девочка и заплакала еще сильнее.
Ей даже показалось, что она услышала плеск воды. Но не могла же она наплакать лужу?
Вытирая лицо, девочка попыталась разглядеть, кто или что перед ней стоит — маленькое, чуть ниже колена. Медленно мир прояснялся, и сначала Альбина увидела серые стены слева и справа, потом узкую тропинку из асфальта, и только потом на ней — кота.
Нет. Это был не обычный дворовый зверек, которых она уже перегладила за свою жизнь не один десяток — вопреки ругани родителей.
Он состоял из воды. Весь целиком — и худое тело с лапами и хвостом, и голова, из которой даже тянулись тонкие струйки-усы. Альбина не увидела его глаз, но чувствовала, что тот смотрит на нее. Зверек озадаченно склонил голову набок.
Он подошел к ней — перетек с одного места на другое, и девочка заметила, как что-то блеснуло в его брюхе. Она присела и взглянула внимательнее. Через бок кота прямо на Альбину уставилась золотая рыбка. Живая, она даже виляла хвостом внутри кошачьего желудка.
Зачарованно девочка протянула руку. Кот же, отпрыгнув с плеском, припустил по улице.
— Стой! Кс-кс! — кричала Альбина, побежав за ним. Но кот, удирая, набрал уже фантастическую скорость. Как они не запутываются в своих четырех лапах? Альбина была уверена, что не смогла бы пробежаться на четвереньках.
Не прошло и десятка секунд, как кот, приземлившись после очередного прыжка, развернулся и посмотрел на свою преследовательницу: мелькнули треугольные полупрозрачные уши. И тут же с разгона вбежал в дверь напротив.
Разбившись о деревянное полотно, — вода растеклась по фасаду — кот просочился через узкую щель рядом с косяком. И только рыба осталась на улице, подпрыгивая в пыли.
Альбина, чувствуя, как прыгает сердце, не просто в груди, а будто по всему телу, подошла и взяла рыбку в ладонь. Та сначала вырвалась и шлепнулась в пыль, но на второй раз девочка сжала ее надежнее.
— Тихо, потерпи немного, — сказала Альбина, пытаясь стереть с рыбы налипшую грязь. Большой круглый зрачок слепо вылупился на девочку.
Не веря в удачу, Альбина потянула за ручку двери, в которую только что проник кот. Коротко скрипнув, та открылась.
Девочка не раздумывала долго — вернее, не думала совсем. Впервые появился хоть какой выход из этой бесконечной улицы. Но, уже зайдя внутрь и оглядевшись, Альбина стала медлить.
Во всю высоту комнаты — а потолки здесь были высоченные, как на вокзале — вдоль всех стен стояли шкафы с маленькими ящиками. От пола и до верха можно было сосчитать не меньше сотни, а во всей комнате… нет, Альбина не хотела об этом думать. Куда же она попала?
Она робко позвала хозяев дома, но никаких звуков в ответ не услышала. Повысила голос — ничего.
Во все три стороны виднелись проемы — казалось, их прорубили через нескончаемые ряды дверец — и сквозь них Альбина видела только новые шкафы. Не разуваясь, Альбина прошла напрямик. Точно такая же комната.
Окон не было, зато под потолком каждого помещения висели пучки из пяти лампочек, которые бросали тусклый желтоватый свет на все вокруг.
Рыба дернулась в руке Альбины.
— Сейчас, придумаем что-нибудь, — обещала ей девочка.
Она стала шарить по ящикам. Легко было подумать, что шкаф набит под завязку бумагами, или книгами, или еще какими-то «архивами» (хотя Альбина не понимала, что это такое), но здесь лежало все подряд: рубашки, кисточки, упаковки из-под сока, ножницы, статуэтки, магнитофоны, ключи и замки, пульты от телевизора, молотки… Некоторые ящики выдвигались, некоторые открывались. У других дверца откидывалась сверху или отъезжала вбок.
В пятьдесят шестом ящике Альбина нашла большую вазу с водой. Вздохнув, она опустила туда рыбку и оставила ящик открытым.
— Тебя найдут и отпустят в реку.
Но любопытство девочки было не остановить: она и дальше открывала ящик за ящиком, пока не нашла зеркало, в котором отразилось ее лицо, обрамленное кудряшками — теперь рыжими. И она вспомнила, что только недавно видела ножницы.
Ей пришлось порыться еще в десятках секций, пока она их вновь не отыскала.
— Вы вроде были вообще у другой стены, — укоризненно сказала она ножницам, а потом, смотрясь в зеркало, обкромсала все свои рыжие локоны, и без того не слишком длинные.
«Если уж я потерялась, хоть не буду ходить с этими дурацкими лохмами. Буду делать что хочу, — решила девочка. — А если меня найдут родители, за такую мелочь они не будут меня ругать еще больше».
Наконец ей надоело рыться в вещах — хотя это было даже интереснее, чем разбирать бабушкин шкаф. Последним, что она обнаружила, был большой клубок красных ниток.
«Вот что мне нужно! Это как в мифе про Тезея, только наоборот. Надеюсь, на этот раз без минотавров».
Она чувствовала, что ее ждет лабиринт из большого количества одинаковых комнат. Чтобы не возвращаться теми же путями, она могла бы разматывать клубок и так видеть свой прежний путь.
Девочка примотала свободный конец нити к ручке двери и пошла напрямик. И правда: четыре одинаковых комнаты. Но за последней шел уже длинный узкий коридор с картинами на ярко-синих стенах. Альбина пошла по нему, а он, против ожиданий, уводил все больше вправо. Открыв дверь в конце прохода, девочка попала в уже знакомую комнату со шкафами: красная нить была протянута через весь пол прямо к ней, уходя под ноги.
«Но я ведь вышла в коридоре через новую дверь», — думала Альбина, чувствуя, что у нее болит голова. Теперь девочка решила идти направо.
После двух одинаковых помещений она попала в узкую залу с огромным портретом — это был ее отец в рыцарских доспехах. Рядом стоял черный рояль.
Девочка чуть не споткнулась о нить, протянувшуюся от двери слева к выходу напротив. Но она не шла, не шла, не шла здесь! Готовая снова расплакаться, девочка побежала назад, к двери справа, почти закрыв глаза, не желая видеть этого жуткого лабиринта.
А там, открыв глаза, она поняла, что идет вперед, сматывая, а не разматывая ее: она тянулась от двери впереди, оттуда, куда она как раз шла!
Альбина рухнула рядом со шкафом на пол. Слезы не шли. Она просто чувствовала, что не сможет пошевелиться еще долго: ей будто специально перекрыли все выходы, заколдовали, заставили запутаться вконец. Или это она такая дурочка?
И тут клубок вырвался из ее рук и покатился по полу. Кто-то потянул за нить.
Альбина тут же вспомнила, что привязала ее к двери: получается, кто-то зашел внутрь.
Она вскочила, пытаясь вспомнить, где можно спрятаться. Может, под роялем? Значит, надо идти направо, а потом налево…
Она рванула туда, в недавно виденную залу… но там, конечно, не было уже ни картины, ни рояля, ни самой залы: только очередная комната со шкафами. И дверь напротив нее открывалась.
В комнату вошел голый человек с гладким, как лакированный стол, телом — и тоже из дерева. Он еле поместился в проем, так что ему пришлось сначала выпростать руку с угловатыми и сучковатыми пальцами и ступить ногой, затем, пригнувшись, пролезть с головой, а потом подтянуть оставшиеся ногу и руку.
Его лицом была перевернутая маска, раскрашенная в белый. Улыбка застыла наверху кривой щелью, а снизу чернели две дырки-глаза.
— Ты потерялась, — сказал человек. Голос был так похож на голос отца! Только более вкрадчивый.
«У него же нет глаз, — подумалось Альбине. — Как он меня видит?»
И тут в глазницах деревянного человека что-то зашевелилось. Из них полезли стебельки — бесцветная трава, которая тут же начала змеиться и ветвиться в воздухе. За какие-то секунды там набухали бутоны: раскрываясь, они становились глазами. Один, два, три, четыре, пять зрачков смотрели на Альбину — и их становилось только больше и больше. Казалось, эти два растения с глазами готовы заполонить комнату за какую-нибудь пару минут.
— Ты больше не потеряешься, девочка, — сказал человек. — Я за тобой присмотрю.
Альбина понимала, что нужно бежать, но смогла собраться с духом только тогда, когда облако из стеблей и глаз стало приближаться к ней.
Она чувствовала, что за ней гонятся: то и дело она слышала свист разрезаемого воздуха и мерзкое хлюпанье — прямо рядом с ушами. Она неслась, пытаясь вспомнить, где остался вход в дом — и открытые двери вроде намекали, что она на правильном пути. Но она наконец вбежала в последнюю, по ее расчету, комнату — и очутилась в круглом помещении, где не было совсем ничего. Только белые стены.
Вырвавшись назад, еле увернувшись от преследующих глаз, Альбина бежала уже не выбирая дороги. Она успела запыхаться.
«Ты всегда старалась быть правильной. Больше всего в жизни боялась заблудиться, — сказала себе девочка, вдруг обретя такую серьезность, которую никогда за собой не замечала. Будто она и правда взрослела! — Отсюда и все ошибки. А на самом деле тебе нужно потеряться по-настоящему. Постараться. Взаправду!».
И она бежала и бежала, поворачивая то вправо, то влево, то несколько проемов несясь напрямик. Она петляла и не старалась ни запомнить дорогу, ни рассчитать.
Наконец, с колотящимся сердцем, она уселась на пол и огляделась.
Альбина сидела на пороге дома — только это была маленькая лачужка с одной-единственной комнатой, забитой столами и комодами. А на единственном стуле, который был прислонен к стене, лежал, свернувшись в клубок, водяной кот. На шумный, радостный вдох Альбины он приподнял голову.
— Вы друг друга нашли, — заметила она, увидев в животе кота золотую рыбку.
Альбина помахала им рукой, а кот в ответ сказал:
— Мбббббрльмяу, — что-то среднее между мяуканьем и бульканьем.
И тогда девочка вышла из хижины и побрела — по каменистому берегу, за которым расстилалось темно-синее покрывало моря. Ветер гладил его, вздымая мелкие волны, и трепал волосы девочки.
На камнях сидел человек — в сапогах и черном плаще, с длинными волосами и не менее длинной бородой. Он заметил Альбину раньше, чем она его, и смотрел на нее светлыми серыми глазами, на загорелом смуглом лице казавшимися вовсе белыми. Он улыбался. Рядом с ним, ближе к воде, Альбина увидела небольшую лодчонку, привязанную к булыжнику, а далеко за его спиной — огромный фрегат со спущенными парусами.
— Видишь мой корабль? — крикнул он, не поздоровавшись.
— Да! — крикнула она в ответ — от него еще было далеко — и пошла к нему. — Вы пират?
— Мы лучшие пираты всех морей! — ответил он. — Знаешь, сколько судов мы ограбили?
— Нет, — испугавшись, сказала Альбина.
— Ни одного. Поэтому и лучшие!
Альбина рассмеялась и больше ничего не говорила, пока осторожно пробиралась по камням к моряку.
— А вы возьмете меня юнгой? — спросила она наконец, когда уже была на расстоянии протянутой руки. Альбина вспомнила, что состригла свои космы и вполне может показаться мальчишкой.
— А что ты умеешь? — прищурился пират.
— Помогать что-нибудь ремонтировать. Я всегда у отца на подхвате… был.
— Этого мало, — отрезал мужчина.
— Ну, тогда… могу рассказывать вам сказки.
— Другое дело! — воодушевился пират. — Забирайся в лодку, я как раз закончил все дела на береге. Будешь, значит, рассказывать нам сказки, а я буду платить тебе конфетами.
Кривясь, Альбина все-таки уже закидывала ногу в лодку.
— С морской солью, — объяснил пират. — Соленые конфеты. Слышал о таких?
Девочка бухнулась на сиденье и заулыбалась.
— Я тебе говорил не уходить далеко!
Огромный кулак с разбитыми в кровь костяшками оказался у носа девочки, и оттопырившийся указательный палец почти уткнулся ей в переносицу. От грубой кожи пахло чесноком.
Когда отец впервые так закричал на Альбину, она подумала, что в его груди завелось чудовище. И это оно ее ругает, а не папа. Но потом это повторилось, а потом — еще раз.
Мама тоже сказала, что это виновато чудовище, а потом расплакалась. Но ничего не объяснила.
— Негодяйка!
Он притянул девочку за рукав рубашки, и Альбина вскрикнула и чуть не упала, но удержалась. Хотя плитка была очень скользкой.
Просто она впервые очутилась в таком магазине, где, казалось, есть все на свете. Много скучных вещей для взрослых и настоящая сокровищница игрушек и книг. Вот она и отошла от папы, увидев деревянный корабль-конструктор. И, кстати, сказала об этом — просто отец куда-то несся и, наверное, не услышал. Потом еще солдатики и настоящий набор инструментов — почти как у взрослых. «А с их помощью можно построить плот?» — спросила тогда Альбина у девушки-продавца. Та рассмеялась. «Наверное, игрушечный можно», — ответила она.
— Пора тебе отвыкать от этих детских штук, вон уже какая выросла, — сказал отец уже чуть тише, а потом снова повысил голос. — Где, черт подери, твой леденец?
Альбина чувствовала, что начинает дрожать. Так бывало и раньше. Тело трясется, и ничего с этим не сделаешь, как ни пытайся.
— Пропал, — таким же дрожащим голосом сказала она.
— Опять ты теряешь вещи! — толчок в плечо оттолкнул ее на полшага. — Все теряешь, сама теряешься! В кого ты такая бестолковая?
Его ноздри шумно вбирали и выпускали воздух. Наконец он закрыл глаза, сжал кулаки и постоял несколько секунд неподвижно. Альбина испугалась, что ее ударят — хотя такого никогда не случалось.
— Пошли, — он аккуратно взял ее под локоток. — Пошли, моя девочка. Не делай так больше.
Так всегда и случалось. Через пять минут они шли по улице, и отец посасывал бутылку с пивом, а Альбина пыталась вспомнить, где она оставила леденец. Наверное, там же, у корабля. Нет, она не расстроилась: ей не нравилось сладкое. Только кто ее об этом спрашивал?
Город казался старшим братом того, откуда они приехали. Все такое же, только больше. Автомобили, дома. Разве что люди оставались прежними, но по сравнению с гигантскими домами — в двенадцать этажей! — и на фоне гигантских витрин выглядели лилипутами.
— Дойдем до того долбаного перекрестка, чтобы подождать твою долбаную маму из долбаного шмоточного магазина, — тихо сказал отец, мотнув головой.
Пройти один квартал — в их городе это было легко, а здесь тащиться нужно было долго: казалось, не меньше часа. И они шли, и шли, и шли, и Альбине уже казалось, что они плывут. Шум машин, громкий, мешающий даже думать, стал вдруг похожим на шум моря. Альбина слышала его раньше — в ракушке.
Теперь она вспомнила сон, который приснился ей прошлой ночью. Он был особенным. Девочка даже не рассказала его маме — а ведь это было ее личным правилом, делиться тем, что увидела ночью.
Ей снилось, что она — необъятный и спокойный морской простор. Ее тело превратилось на эти минуты в километры воды, и ей казалось, что она чувствует в себе каждую каплю и песчинку на дне, всех подводных животных. Выпирающие из нее рифы то щекотали ее, то казались неудобными — как камешек, попавший в ботинок. Все ощущения были и знакомыми, и нет: ей даже почудилось, что она дышит, но на самом деле это были приливы и отливы.
Самое главное случилось, когда она поняла, что через нее идут корабли. Тяжесть судов, разрезающих поверхность, — это было грубой и приятной лаской, словно ей положили большую руку на спину и гладили, одновременно шепча добрые слова: так она слышала гудки пароходов.
Сотни кораблей неслись по ней кто на парусах, кто на веслах. Удовольствие все росло и росло, она чувствовала его каждой волной, подымавшейся от ветра. И наконец — ее выплеснуло из всех краев, она вышла из берегов. И проснулась.
Альбина вспоминала это и поняла, что все вокруг затихло, будто она и в реальности погрузилась на дно моря. Стало прохладнее, и девочка почувствовала, что замерзает в легком платье. Люди, проходившие мимо, разговаривали, но рты их открывались беззвучно, как у рыб, пытающихся дышать на суше. А что это проплыло сейчас, мимо дамы в черных очках и парня с дырками в ушах? Полупрозрачное розовое тельце и будто копна растрепанных седых волос… Медуза?
— Ну что ты встала теперь?
Отец дернул ее за рукав и подволок к себе.
И тогда все сразу вернулось: рев моторов, голоса людей, даже, сквозь весь этот гул, звуки собственных кедов, наступающих на асфальт.
Она не ответила и, погрузившись в мысли, пошла дальше. Перед ними как из ниоткуда, посреди пешеходной стороны дороги, выросла арка из камней. Но девочка почти не заметила ее, пройдя прямо под покосившимся сводом.
— Я море, и ты море, — шепнула девочка как можно тише.
— Иди, иди, — ворчал отец, не услышав ее. — Черт, как я устал. Скорее бы отсюда уехать.
Они оказались в этом городе случайно, проездом. Отец вез их на машине к бабушке — двое суток пути — и думал, что придется ночевать в открытом поле. Но ближе к вечеру они обнаружили, что прямо по курсу — окраина провинциального, но немаленького городка, который почему-то не отмечен на дорожной карте. От мягких гостиничных матрасов отказываться было глупо, а на следующий день мама Альбины заявила, что ей нужны новые туфли: нынешние разошлись в первый же час поездки.
Они рано проснулись, собрались и отправились в три магазина по очереди, чтобы быстро купить обувь маме и поехать дальше. Но, перемеряв с десяток пар, она сказала, что ей ничего не нравится. Тогда папа разозлился и утащил с собой Альбину, сказав, где они встретятся через час.
Девочка боялась спросить о времени. Не опаздывают ли они? Отец шел медленно и теперь еще отпустил Альбину, доставая освободившейся рукой сигареты.
— Идем сюда, срежем, — рявкнул он. Слева вдруг раскрылась узкая улочка, с редким рядом дверей справа и глухой бетонной слева, с будто вросшими в нее фонарями. Сначала отец, а потом и девочка окунулись в прохладную тень.
Альбина все думала о море. Какая, интересно, эта соленая вода на вкус? Говорят, что ее нельзя пить, но она бы все-таки попробовала. Например, соленая еда ей нравилась больше всего: огурцы из бабушкиных консерваций и рассол из-под них, селедка из круглых контейнеров, чипсы и орешки. Когда мама, кормя Альбину, выходила с кухни, девочка бесшумно лезла в солонку.
Родителей это беспокоило, но не очень: они просто иногда запрещали ей съедать больше десятка соленых помидоров, а чипсы покупали ей разве что по праздникам. Зато, скрепя сердце, однажды заварили чай «по-бурятски». Просто, наверное, проверить предел ее ненормальности: добавили в обычный черный «Ахмад» растопленное масло и соль. И только вздохнули, когда она выпучила глаза от удовольствия.
— А соленые конфеты бывают? — спросила она тогда.
Теперь, когда в памяти Альбины всплыл этот случай, она рассмеялась: ей казалось, что та маленькая девочка, которой она была пару лет назад, была совсем еще глупой.
Рассмеялась и осеклась, потому что вспомнила, что рядом отец. А потом огляделась и поняла, что не видит его. Ни сзади, ни спереди — а ведь они уже успели забраться далеко вглубь, и впереди еще тянулись сотни метров узкой дороги. Только сейчас девочка поняла, как странно выглядит эта улочка, скорее — расщелина в каменной толще: двум людям, чтобы разойтись, пришлось бы прижаться к стенам. Лишь через далекие узкие пролеты между двумя домами проникал скудный солнечный свет.
— Уж потерялась так потерялась, — упавшим голосом сказала Альбина.
Как у нее всегда получалось вытворять такие фокусы? Она не знала. Но сейчас превзошла саму себя: заблудиться там, где вообще не было ни одного поворота… Только двери.
Альбина обернулась. Рядом с тем местом, где она поняла, что папа исчез, была дверь. Вернулась, чтобы дернуть за ручку, но та не поддалась.
Сердце подскочило. Девочка поняла, что сейчас может только кричать и бежать, как можно быстрее, и больше она ни на что не способна, даже думать.
— Папа, папа! — звала Альбина, рванув к улице, откуда они пришли.
Воздух свистел у нее в ушах, и она неслась так, как никогда раньше: казалось, что может с такой скоростью пробежать целый квартал за пару секунд. Она зажмурила глаза и чувствовала только, как кеды пружинят от асфальта, а горло дерет от громкого крика. Но прошло время, и легкие стало жечь. Она открыла глаза, замедляясь: ничего не поменялось, просвет будто и не стал ближе.
Девочка встала, пытаясь отдышаться, и наклонилась. И увидела взрыв ярко-оранжевого цвета: ее джинсы, блузка и обувь стали апельсиновыми. Даже… даже пряди свесившихся волос были рыжими!
— Ну что за глупости! — сказала Альбина, и подкатившая вдруг влага брызнула из глаз. Так и стояла она, еще продолжая задыхаться от неудачной пробежки и растирая по лицу слезы.
«Я и правда никчемная», — подумала девочка и заплакала еще сильнее.
Ей даже показалось, что она услышала плеск воды. Но не могла же она наплакать лужу?
Вытирая лицо, девочка попыталась разглядеть, кто или что перед ней стоит — маленькое, чуть ниже колена. Медленно мир прояснялся, и сначала Альбина увидела серые стены слева и справа, потом узкую тропинку из асфальта, и только потом на ней — кота.
Нет. Это был не обычный дворовый зверек, которых она уже перегладила за свою жизнь не один десяток — вопреки ругани родителей.
Он состоял из воды. Весь целиком — и худое тело с лапами и хвостом, и голова, из которой даже тянулись тонкие струйки-усы. Альбина не увидела его глаз, но чувствовала, что тот смотрит на нее. Зверек озадаченно склонил голову набок.
Он подошел к ней — перетек с одного места на другое, и девочка заметила, как что-то блеснуло в его брюхе. Она присела и взглянула внимательнее. Через бок кота прямо на Альбину уставилась золотая рыбка. Живая, она даже виляла хвостом внутри кошачьего желудка.
Зачарованно девочка протянула руку. Кот же, отпрыгнув с плеском, припустил по улице.
— Стой! Кс-кс! — кричала Альбина, побежав за ним. Но кот, удирая, набрал уже фантастическую скорость. Как они не запутываются в своих четырех лапах? Альбина была уверена, что не смогла бы пробежаться на четвереньках.
Не прошло и десятка секунд, как кот, приземлившись после очередного прыжка, развернулся и посмотрел на свою преследовательницу: мелькнули треугольные полупрозрачные уши. И тут же с разгона вбежал в дверь напротив.
Разбившись о деревянное полотно, — вода растеклась по фасаду — кот просочился через узкую щель рядом с косяком. И только рыба осталась на улице, подпрыгивая в пыли.
Альбина, чувствуя, как прыгает сердце, не просто в груди, а будто по всему телу, подошла и взяла рыбку в ладонь. Та сначала вырвалась и шлепнулась в пыль, но на второй раз девочка сжала ее надежнее.
— Тихо, потерпи немного, — сказала Альбина, пытаясь стереть с рыбы налипшую грязь. Большой круглый зрачок слепо вылупился на девочку.
Не веря в удачу, Альбина потянула за ручку двери, в которую только что проник кот. Коротко скрипнув, та открылась.
Девочка не раздумывала долго — вернее, не думала совсем. Впервые появился хоть какой выход из этой бесконечной улицы. Но, уже зайдя внутрь и оглядевшись, Альбина стала медлить.
Во всю высоту комнаты — а потолки здесь были высоченные, как на вокзале — вдоль всех стен стояли шкафы с маленькими ящиками. От пола и до верха можно было сосчитать не меньше сотни, а во всей комнате… нет, Альбина не хотела об этом думать. Куда же она попала?
Она робко позвала хозяев дома, но никаких звуков в ответ не услышала. Повысила голос — ничего.
Во все три стороны виднелись проемы — казалось, их прорубили через нескончаемые ряды дверец — и сквозь них Альбина видела только новые шкафы. Не разуваясь, Альбина прошла напрямик. Точно такая же комната.
Окон не было, зато под потолком каждого помещения висели пучки из пяти лампочек, которые бросали тусклый желтоватый свет на все вокруг.
Рыба дернулась в руке Альбины.
— Сейчас, придумаем что-нибудь, — обещала ей девочка.
Она стала шарить по ящикам. Легко было подумать, что шкаф набит под завязку бумагами, или книгами, или еще какими-то «архивами» (хотя Альбина не понимала, что это такое), но здесь лежало все подряд: рубашки, кисточки, упаковки из-под сока, ножницы, статуэтки, магнитофоны, ключи и замки, пульты от телевизора, молотки… Некоторые ящики выдвигались, некоторые открывались. У других дверца откидывалась сверху или отъезжала вбок.
В пятьдесят шестом ящике Альбина нашла большую вазу с водой. Вздохнув, она опустила туда рыбку и оставила ящик открытым.
— Тебя найдут и отпустят в реку.
Но любопытство девочки было не остановить: она и дальше открывала ящик за ящиком, пока не нашла зеркало, в котором отразилось ее лицо, обрамленное кудряшками — теперь рыжими. И она вспомнила, что только недавно видела ножницы.
Ей пришлось порыться еще в десятках секций, пока она их вновь не отыскала.
— Вы вроде были вообще у другой стены, — укоризненно сказала она ножницам, а потом, смотрясь в зеркало, обкромсала все свои рыжие локоны, и без того не слишком длинные.
«Если уж я потерялась, хоть не буду ходить с этими дурацкими лохмами. Буду делать что хочу, — решила девочка. — А если меня найдут родители, за такую мелочь они не будут меня ругать еще больше».
Наконец ей надоело рыться в вещах — хотя это было даже интереснее, чем разбирать бабушкин шкаф. Последним, что она обнаружила, был большой клубок красных ниток.
«Вот что мне нужно! Это как в мифе про Тезея, только наоборот. Надеюсь, на этот раз без минотавров».
Она чувствовала, что ее ждет лабиринт из большого количества одинаковых комнат. Чтобы не возвращаться теми же путями, она могла бы разматывать клубок и так видеть свой прежний путь.
Девочка примотала свободный конец нити к ручке двери и пошла напрямик. И правда: четыре одинаковых комнаты. Но за последней шел уже длинный узкий коридор с картинами на ярко-синих стенах. Альбина пошла по нему, а он, против ожиданий, уводил все больше вправо. Открыв дверь в конце прохода, девочка попала в уже знакомую комнату со шкафами: красная нить была протянута через весь пол прямо к ней, уходя под ноги.
«Но я ведь вышла в коридоре через новую дверь», — думала Альбина, чувствуя, что у нее болит голова. Теперь девочка решила идти направо.
После двух одинаковых помещений она попала в узкую залу с огромным портретом — это был ее отец в рыцарских доспехах. Рядом стоял черный рояль.
Девочка чуть не споткнулась о нить, протянувшуюся от двери слева к выходу напротив. Но она не шла, не шла, не шла здесь! Готовая снова расплакаться, девочка побежала назад, к двери справа, почти закрыв глаза, не желая видеть этого жуткого лабиринта.
А там, открыв глаза, она поняла, что идет вперед, сматывая, а не разматывая ее: она тянулась от двери впереди, оттуда, куда она как раз шла!
Альбина рухнула рядом со шкафом на пол. Слезы не шли. Она просто чувствовала, что не сможет пошевелиться еще долго: ей будто специально перекрыли все выходы, заколдовали, заставили запутаться вконец. Или это она такая дурочка?
И тут клубок вырвался из ее рук и покатился по полу. Кто-то потянул за нить.
Альбина тут же вспомнила, что привязала ее к двери: получается, кто-то зашел внутрь.
Она вскочила, пытаясь вспомнить, где можно спрятаться. Может, под роялем? Значит, надо идти направо, а потом налево…
Она рванула туда, в недавно виденную залу… но там, конечно, не было уже ни картины, ни рояля, ни самой залы: только очередная комната со шкафами. И дверь напротив нее открывалась.
В комнату вошел голый человек с гладким, как лакированный стол, телом — и тоже из дерева. Он еле поместился в проем, так что ему пришлось сначала выпростать руку с угловатыми и сучковатыми пальцами и ступить ногой, затем, пригнувшись, пролезть с головой, а потом подтянуть оставшиеся ногу и руку.
Его лицом была перевернутая маска, раскрашенная в белый. Улыбка застыла наверху кривой щелью, а снизу чернели две дырки-глаза.
— Ты потерялась, — сказал человек. Голос был так похож на голос отца! Только более вкрадчивый.
«У него же нет глаз, — подумалось Альбине. — Как он меня видит?»
И тут в глазницах деревянного человека что-то зашевелилось. Из них полезли стебельки — бесцветная трава, которая тут же начала змеиться и ветвиться в воздухе. За какие-то секунды там набухали бутоны: раскрываясь, они становились глазами. Один, два, три, четыре, пять зрачков смотрели на Альбину — и их становилось только больше и больше. Казалось, эти два растения с глазами готовы заполонить комнату за какую-нибудь пару минут.
— Ты больше не потеряешься, девочка, — сказал человек. — Я за тобой присмотрю.
Альбина понимала, что нужно бежать, но смогла собраться с духом только тогда, когда облако из стеблей и глаз стало приближаться к ней.
Она чувствовала, что за ней гонятся: то и дело она слышала свист разрезаемого воздуха и мерзкое хлюпанье — прямо рядом с ушами. Она неслась, пытаясь вспомнить, где остался вход в дом — и открытые двери вроде намекали, что она на правильном пути. Но она наконец вбежала в последнюю, по ее расчету, комнату — и очутилась в круглом помещении, где не было совсем ничего. Только белые стены.
Вырвавшись назад, еле увернувшись от преследующих глаз, Альбина бежала уже не выбирая дороги. Она успела запыхаться.
«Ты всегда старалась быть правильной. Больше всего в жизни боялась заблудиться, — сказала себе девочка, вдруг обретя такую серьезность, которую никогда за собой не замечала. Будто она и правда взрослела! — Отсюда и все ошибки. А на самом деле тебе нужно потеряться по-настоящему. Постараться. Взаправду!».
И она бежала и бежала, поворачивая то вправо, то влево, то несколько проемов несясь напрямик. Она петляла и не старалась ни запомнить дорогу, ни рассчитать.
Наконец, с колотящимся сердцем, она уселась на пол и огляделась.
Альбина сидела на пороге дома — только это была маленькая лачужка с одной-единственной комнатой, забитой столами и комодами. А на единственном стуле, который был прислонен к стене, лежал, свернувшись в клубок, водяной кот. На шумный, радостный вдох Альбины он приподнял голову.
— Вы друг друга нашли, — заметила она, увидев в животе кота золотую рыбку.
Альбина помахала им рукой, а кот в ответ сказал:
— Мбббббрльмяу, — что-то среднее между мяуканьем и бульканьем.
И тогда девочка вышла из хижины и побрела — по каменистому берегу, за которым расстилалось темно-синее покрывало моря. Ветер гладил его, вздымая мелкие волны, и трепал волосы девочки.
На камнях сидел человек — в сапогах и черном плаще, с длинными волосами и не менее длинной бородой. Он заметил Альбину раньше, чем она его, и смотрел на нее светлыми серыми глазами, на загорелом смуглом лице казавшимися вовсе белыми. Он улыбался. Рядом с ним, ближе к воде, Альбина увидела небольшую лодчонку, привязанную к булыжнику, а далеко за его спиной — огромный фрегат со спущенными парусами.
— Видишь мой корабль? — крикнул он, не поздоровавшись.
— Да! — крикнула она в ответ — от него еще было далеко — и пошла к нему. — Вы пират?
— Мы лучшие пираты всех морей! — ответил он. — Знаешь, сколько судов мы ограбили?
— Нет, — испугавшись, сказала Альбина.
— Ни одного. Поэтому и лучшие!
Альбина рассмеялась и больше ничего не говорила, пока осторожно пробиралась по камням к моряку.
— А вы возьмете меня юнгой? — спросила она наконец, когда уже была на расстоянии протянутой руки. Альбина вспомнила, что состригла свои космы и вполне может показаться мальчишкой.
— А что ты умеешь? — прищурился пират.
— Помогать что-нибудь ремонтировать. Я всегда у отца на подхвате… был.
— Этого мало, — отрезал мужчина.
— Ну, тогда… могу рассказывать вам сказки.
— Другое дело! — воодушевился пират. — Забирайся в лодку, я как раз закончил все дела на береге. Будешь, значит, рассказывать нам сказки, а я буду платить тебе конфетами.
Кривясь, Альбина все-таки уже закидывала ногу в лодку.
— С морской солью, — объяснил пират. — Соленые конфеты. Слышал о таких?
Девочка бухнулась на сиденье и заулыбалась.